Но он не дал ей освободиться, все еще удерживая за спину. Она непроизвольно выгнулась назад, невольно выставив вперед полные груди, поднявшиеся от возбуждения.
Повинуясь инстинкту, он мгновенно нагнулся и приник к нежным округлостям в страстном поцелуе.
— Нет!
Она попыталась освободиться более решительно.
Энрике медленно отпустил ее, хотя все его чувства требовали прижать ее к себе еще крепче. Безумно хотелось ласкать ее бесконечно…
Боже! Как же он хочет ее! Так, как не хотел ни одну женщину раньше. Его чувства не имеют ничего общего с контролируемыми желаниями по отношению к Кармен, Аурелии или каким-либо другим женщинам. Это явилось настоящим шоком для него. Какое-то откровение.
Может быть, эти чувства захлестнули его потому, что она его невеста, будущая жена? Что это за первобытная животная страсть, неведомая ему раньше?
Энрике не было свойственно чувство обладания во взаимоотношениях с любовницами. Он прекрасно знал, что он для них всего лишь один из многих мужчин. Разве что, может быть, более богатый или красивый. «Единственный» или «избранный» — слова не из его лексикона.
Женщины, с которыми он имел дело, всегда были окружены целой свитой для выбора партнера, соответствующего какой-то конкретной цели данного момента. Например, Кармен так обожала роскошь, что ей одного богатого любовника было мало.
Впрочем, ей надо отдать должное: ее приятели никогда не сталкивались нос к носу. Энрике все это не волновало. Не то, что теперь, когда ему просто показалось, что Филиппа Авельянос думает о каком-то другом мужчине…
Натиск желания все усиливался. Словно чья-то чужая воля направляла его. И все-таки он сумел понять, что слишком торопится. Слишком — для него, тем более — для нее.
Она все еще находилась в опасной близости к нему. Энрике пристально посмотрел в ее глаза. Их выражение мгновенно отрезвило его.
Без сомнения, она чувствовала то же, что и он, и испытала ту же бурю эмоций. Но он не мог не отметить, что ее реакция на только что происшедшее между ними значительно сложнее.
Он почувствовал в ней то, что можно было обозначить словом «страх».
— Филиппа, — мягко произнес он. — Не бойся. Я виноват. Я поторопился. Ну не смотри ты на меня так. Тебе следовало бы приглушить свою красоту. Разве можно устоять перед тобой? Обещаю, я больше не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сама меня об этом не попросишь. Только чур не подзадоривай меня. — К нему вернулось его обычное чувство юмора. — А я со своей стороны постараюсь, чтобы ты меня поскорей попросила… — Он сделал шаг назад, освобождая ее. — Пойдем, — сказал он еще не совсем устоявшимся голосом. — Нам надо многое обсудить.
Взяв ее за руку, он медленно повел ее прочь от балюстрады на другой конец террасы.
Ночной ветерок охладил пылающее лицо Филиппы. Однако в голове продолжали мелькать мысли с такой же скоростью, как билось ее сердце.
Что она тут делает на этой мраморной террасе с человеком, который заставляет ее терять голову, позволяя себя целовать так, как никто ее еще не целовал? С человеком, которого она видит впервые, но который пообещал постараться сделать так, чтобы она попросила его снова к себе прикоснуться… А что такое он сказал сейчас? «Нам еще многое надо обсудить».
Сплошные загадки. Или это такая особенная манера поведения испанского мужчины?
— О чем нам надо поговорить? — спросила Филиппа, глядя на него снизу вверх все еще слегка хрипловатым голосом.
Ответ Энрике заставил ее остолбенеть на месте.
Повтори еще раз, — слабо попросила она, сдерживая дыхание. Энрике тепло улыбнулся ей.
— Я сказал, моя дорогая невеста, что пора поговорить о нашей свадьбе.
Дыхание Филиппы остановилось.
Каково же было изумление молодого человека, когда его спутница прямо на глазах прекратилась из робкого беззащитного создания в разъяренную фурию.
Она вырвала свою руку и медленно отчеканила:
— О нашей — что?
— О нашей свадьбе, — повторил он уже жестким голосом, невольно заражаясь ее реакцией.
Филиппа смотрела на него так, будто у него выросла вторая голова.
— О нашей свадьбе? О Господи! Ты, наверное, лунатик и просто бредишь!
Казалось, это было единственное объяснение, которое могло прийти ей на ум в это мгновение. Она подхватила подол платья, повернулась к нему спиной и бросилась в сторону двери, ведущей к безопасному залу, освещенному яркими огнями.
Но она не успела отбежать ни на шаг — он сразу же поймал ее за руку:
— Как ты меня назвала?
Крепкие пальцы больно сжали ее запястье.
Она попыталась освободиться, но безуспешно.
— Отпусти меня!
Ее голос дрожал от страха, а глаза панически расширились.
Лицо Энрике потемнело.
— Что здесь, черт возьми, происходит?! — гневно потребовал он. — Я просто сообщил, что нам надо обсудить нашу свадьбу. И должен сказать, — продолжил он все еще в замешательстве от ее странной реакции, — что предпочитаю сыграть ее здесь, в Испании.
— Свадьба? — эхом отозвалась Филиппа, не веря своим ушам.
— Да, свадьба, Филиппа. И с какой стати ты так странно себя ведешь?
В его голосе сквозили нетерпение и замешательство.
— Я должна выйти замуж?!
Губы Энрике превратились в тонкую полоску. Она говорит об их свадьбе так, словно это самая отвратительная идея в мире.
Он разжал руку и молча наблюдал, как она потерла кисть и попыталась снова броситься к двери. Тогда он прижал ее к каменной балюстраде.
— Нам надо поговорить, — резко произнес он.